Дангулов С. Кузнецкий мост. Роман, книга третья (1977). -
Дружба народов, 1979, № 4, с. 80 - 81.
В ночь на вторник 13
февраля Москва, а вместе с нею и Кузнецкий мост затихли, внимая
радиорепродукторам: "Важное сообщение!" С вечера выпал снег, по -
февральски обильный и влажный, потом его прихватило морозцем, в городе точно прибыло
света. Этот свет объял Воробьевское взгорье, разметал сумерки в сокольниковских
и Измайловских лесосеках, растекся москворецким льдом, проник в расселины
Рождественки, Варсонофьевского и Кузнецкого. <...>
Сурово мужествен был
голос диктора, произнесшего первые слова документа:
"Мы рассмотрели
и определили военные планы трех союзных держав в целях окончательного разгрома
общего врага".
Улавливался некий
ритм в этих словах, необоримый ритм нашей державной силы. Здесь, на Кузнецком,
хотелось думать о том, как эти слова легли на сердца тех, кто держит фронт: на
Одере и Дунае, на великой польской равнине и в Прибалтике, на карпатских
кряжах.
"Мы
договорились об общей политике и планах принудительного осуществления условии
безоговорочной капитуляции, которые мы совместно предпишем нацистской Германии
после того, как германское вооруженное сопротивление будет окончательно
сокрушено..."
Да спал ли кто в эту
ночь? Генерал, склонившийся над оперативной картой, на какой-то миг бросил
карандаш, которым он только что вычертил рубеж новой обороны, взглянул на
медленно смежающийся глазок приемника.
"Мы обсудили
вопрос об ущербе, причиненном в этой войне Германией союзным странам, и
признали справедливым обязать Германию' возместить этот ущерб в натуре в
максимально возможной мере",
Солдат, допивающий
полуночную кружку кипятка перед тем, как сменить товарища у склада боеприпасов,
бережно снял со стены диск репродуктора, с волнением... зажал в неслабых своих
ручищах - такую новость надо держать в руках.
"Мы решили в
ближайшее время учредить совместно с нашими союзниками всеобщую международную
организацию для поддержания мира и безопасности".
Радист партизанского
соединения в глубине лесных Карпат весело, присвистнул и, сняв наушники,
положил их перед товарищем - такое грех не поделить пополам.
"Мы составили и
подписали Декларацию об освобожденной Европе. Эта Декларация предусматривает
согласование политики трех держав и совместные их действия в разрешении
политических и экономических проблем освобожденной Европы..."
Штурман подлодки,
выполняющей автономное плавание, дал доброй вести пробиться в глубины океана.
"Мы собрались
на Крымскую конференцию разрешить наши разногласия по польскому вопросу.,. Мы
вновь подтвердили наше общее желание видеть установленной сильную, свободную,
независимую и демократическую Польшу..."
Но был документ,
который Крымская конференция приняла, однако пока что оставила в секрете - как
ни важен был его текст, в эту февральскую ночь сорок пятого года радио о нем не
обмолвилось и словом.
Документ затрагивал
не столько отношения трехсторонние, сколько двусторонние, и прямо был обращен к
положению на Дальнем Востоке. Его существо было предметом переговоров
наисекретных, которые, в сущности, вели два человека - Сталин и Рузвельт, хотя
к переговорам приобщен и третий - посол Штатов в Москве Гарриман. Именно через
Гарримана Сталин сообщался с Рузвельтом, когда была необходимость говорить по
этому вопросу в доялтинские времена. Последний раз Сталин говорил с Гарриманом
в декабре сорок четвертого, говорил как с доверенным лицом президента и имел
ответ президента. Но на этой проблеме сказывался не только день вчерашний, но и
завтрашний, собственно, в завтрашнем дне был весь смысл, поэтому к участию в
переговорах и приобщили Гарримана. Завтра, когда президент уедет, переговоры
призван продолжить посол и привести их к цели, для Америки вожделенной.
Но о чем все-таки
шла речь на этих переговорах, которые даже в пределах Крымской конференции,
окруженной строгой секретностью, представляли тайну особую? Как было сказано,
речь шла о вступлении СССР в войну против Японии. Американские генералы
полагали, что капитуляция Японии - перспектива весьма отдаленная. Единственное,
что может сократить'этот срок, как и размеры жертв и материальных затрат, -
вступление СССР в войну. Поэтому вопрос этот обрел, по крайней мере для
Америки, значение первостепенное. Правда, с Тихого океана шли добрые вести -
едва ли не на второй день после открытия конференции в Крыму радио сообщило о
вступлении американских войск в Манилу. Однако от Манилы до победы было, как до
неба. Высказывалось мнение, робкое, что после поражения Германии Япония сложит
оружие, но и эта перспектива была ненадежной - может, сложит, а может, и не
сложит. Единственно, что было прочно и обещало надежные перспективы, -
вступление Советской страны в войну против Японии. Сталин подтвердил
обязательство, данное еще в Тегеране: через два - три месяца после поражения
Германии советские вооруженные силы выступят против Японии. Рузвельт и Сталин
подписали соответствующий документ и показали Черчиллю, подпись англичанина
была третьей.
Итак, сотни и сотни радиостанций
по всему земному шару с энергией и боеспособностью дальнобойных артиллерийских
стволов передали ялтинское сообщение, каждый абзац которого начинался
всесильным "Мы...". В этом державном "мы", которое шло по
восходящей - "Мы рассмотрели", "Мы договорились", "Мы
обсудили", . "Мы решили", "Мы составили", "Мы
собрались" - были и целеустремленность, и сознание ясности перспективы, и
уверенность в своей правоте, и вера в торжество победы. Одним словом, тут союз
трех осознал свою историческую миссию, утвердив вопреки различию характеров и
дорог единство цели.